Paul-Eerik Rummo

1
Or — maybe he never existed at all?!
Maybe there was only
                                                            snowfall
                                                                 into a lake
                                                                      and the melting
                                                                              of snowflakes
                                                                                      into a lake
                                                                                           and their merging
                                                                                                     as ice?

Cold. A crack
      behind gray stands of aspen
          in the forest. Something was broken
under the frosty sky.

2
Yes, did he exist at all?

Still, still he lived! — Oh how a chick pecks
the heart, like an eggshell, from the inside.
Already it sticks out its chest:
yes, we had, we had such a man,
a broadcasting tower in the swamp,
a man standing on a hill surrounded by lowlands!

No, no, by no means that!
In the name of the most common Thursday —
not that myth, that pompous and great one.
He is ours, and let us not make of ourselves
that myth, that pompous and great one.

He is ours — a small rippling lake.
He is ours — snow into a rippling lake.
A small lake that tries not to freeze,
keep itself and keep the forest around it,
keep the world in its only mirror.

We are one. A lake is in the forest and the forest is in a lake.
We are one. A lake rises into snow and snow falls into a lake.

Nothing more.
And only a crack.
In the forest or in the lake? A wooden heart? An icy cover?

Only not that myth, that pompous and great one
here under the silent, grieving white
frozen sky.

I
Tai – ehkei häntä ollut ollenkaan?!
Ehkä oli ainoastaan
        lumisade
             järveen
                  ja rännän
                  sulamine
                       järveen
                          ja yhdessä
                              jäätyminen? ...

Kylmää. Rasahdus
   harmaiden haavanristikoiden takana
       metsässä. Jokin katkesi
pakkastaivaan alla.

[---]

I
А может, его и не было вовсе?
А только падал
                         снег
                             в озеро?
                                Было только
                                  снега мельканье,
                                            в озеро
                                                хлопьев талых
                                                   вмерзанье?
Холодно. Треснуло что-то в лесу.
    Там, за частой решеткой осин,
        что-то сломалось
под этим морозным небом.

II
Да и был ли он вовсе?

Был, был он! (Ох, будто цыпленок стучит
там, в сердце, как в скорлупу...)
Вот уже грудь расправляет:
был он! Был у нас такой человек.
Он... радиомачтой стоял над болотом,
горным утесом высился среди наших низин!

Нет, нет, только не это!
Самым обычным, самым будничным днем
заклинаю —
только не этот миф,
не миф этот, гордый и важный!
Ведь он — это мы. Так не будем же о самих себе
рассказывать мифы.

Он — это мы, озеро перед долгой зимою, снега круженье,
озеро, что от зимы хочет себя уберечь,
и лес от зимы уберечь,
и целого мира
в своем единственном зеркальце
уберечь отраженье.

Все тут одно. Озеро в лесу. Лес в озере.
Вздымается озеро снегом. Озером стелется снег.

Треснуло что-то. В озере? Или в лесу?
Ветка зальделая? Трещин ли сетка на льду?

Но только не надо этого мифа —
здесь, под этим белым, немым,
под этим морозным небом.

*Юхан Лийв (1864—1913) — крупнейший эстонский поэт.

1
O gal – jo nebuvo visai?!
Gal tik sniegas
                       į ežerą krito
                                     ir snaigės
                                          vandeniu
                                                     virto
                                                           ir viskas
                                                             paskui
                                                                    sušalo?..

Speigas. Kažkas pokštelėjo
      už alksnyno žaizdotos užtvaros
              girioje. Kažkas nulūžo
po speiguotu dangum.

2
Iš tikrųjų – ar buvo jisai?
Buvo, buvo! – O, lyg paukščiukas beldžia
į širdį tarytum į lukštą.
Iš krūtinės išsprūsta jau balsas:
buvo, buvo šitoksai vyras,
kaip televizijos bokštas iškilo virš pelkių,
kaip kalnagūbris klonyje!

Ne ir ne, pakartoju ne sykį!
Vardan paprasčiausios eilinės dienos –
nereikia šio mito, šio garsaus ir didingo!
Juk jis – tai mes – tad nekurkime apie save
šio mito, šio garsaus ir didingo.

Juk jis – tai mes – mažas užšąlantis ežeras,
juk jis – tai mes – į vandenį sningančios snaigės.
Mažytis ežeras, kuris trokšta apsisaugot nuo šalčio,
apsaugot save ir apsaugoti girią aplinkui,
apsaugot pasaulį savo vienintelio veidrodžio prieglobsty.

Mes – vienas kūnas. Ežeras – girioje ir giria ežere.
Mes – vienas kūnas. Ežeras kyla sniegu, sniegas ežeru sminga
į žemę.

Ir daugiau nieko.
Pokštelėjo kažkas.
Girioje ar ežere? Medžio širdis? Ledo šarvas?

Tik nereikia šio mito, šio garsaus ir didingo,
čia po tylinčiu, gedulingai baltu,
speiguotu dangum.