Wjatscheslaw Kuprijanow (Вячеслав Куприянов)

Не всеки великан
гори от желание и има време
да крепи джуджета. Но пък
джуджетата се изхитряват да намират
възможност да крепят великаните
поне на части: ето едно джудже
крепи черния дроб на великана –
бръкнал си ми в черния дроб –
оплаква се великанът и премества
джуджето на рамото си.
Едно джудже е заело позата на атлант
придържа сърцето на великана и нашепва:
най-важното в сърцето е кухината,
разгневен, великанът изважда
джуджето отвътре и го слага на раменете си.
Джуджетата крепят очните ябълки,
като отхапват от небето, отразено във тях,
вмъкват се в ушните раковини
и крадат капка по капка шума на океана,
те лягат като кости под езика,
само и само да се намесят в речта на великана,
сплотяват се в бригада по поддръжката
на строежа на главния мозък на великана,
като се стараят да сблъскват едно с друго
лявото и дясното полукълбо.
Всички те се струпват на раменете на великана,
тупат го по рамото,
джуджетата на сърцето, джуджетата на мисълта,
джуджетата на речта, джуджетата на духа –
дъх не можеш да си поемеш, когато от висотата
на чуждото рамо те държат речи, играят и пеят,
и ето че ти самият вече играеш
по свирката на техния добре сработен ансамбъл.

Nicht jeder Riese
hat Lust und Zeit,
Zwerge zu unterstützen. Aber
Zwerge sind findig genug, Möglichkeiten
zu entdecken, wie man Riesen unterstützt,
zumindest teilweise: So ein Zwerg
unterstützt zum Beispiel den Magen eines Riesen.
Du liegst mir im Magen,
grollt da der Riese und setzt sich
den Zwerg auf die Schulter. Da unterstützt
ein Zwerg die Lunge, behindert dabei
Atem und Inspiration, der Riese
spukt den Zwerg auf seine Schulter.
Da unterstützt ein Zwerg in der Pose eines Atlanten
das Herz des Riesen und flüstert:
Das Wichtigste im Herzen ist die Herzkammer.
Zornig und beherzt zerrt der Riese
den Zwerg ans Licht und setzt ihn auf die Schulter.
Die Zwerge unterstützen die Augäpfel,
beißen den darin sich widerspiegelnden Himmel an,
sie kriechen in die Ohrmuschel
und stehlen tropfenweise das Rauschen des Ozeans,
sie schlagen sich in die Schanze unter der Zunge,
um sich nur ja in die Rede des Riesen einzumischen,
sie tun sich genossenschaftlich zusammen zur Unterstützung
der Struktur des Gehirns des Riesen
und versuchen dabei, die linke und rechte Hälfte
zusammenstoßen zu lassen.
Sie rotten sich alle auf den Schultern des Riesen zusammen,
sie klopfen ihm immer wieder auf die Schulter,
die Zwerge des Herzens, die Zwerge des Denkens,
die Zwerge der Rede, die Zwerge des Atems.
Es verschlägt einem den Atem, wenn sie von der Höhe
einer fremden Schulter aus ihre Botschaften verkünden, tanzen und springen
bis man schon selber zu tanzen und springen beginnt
nach dem abgestimmten Miteinander ihrer ohrenbetäubenden Pfeifen.

It isn't every giant who is willing
and has the time to carry dwarves around.
But dwarves manage to find
the ability to carry around at least
parts of giants: here a dwarf
carries around a giant's liver —
you are sitting in my chopped liver
the giant is annoyed and resettles
the dwarf on his shoulders. Look how
a dwarf is carrying lungs and confusing
exhalation with inhalation, the giant
spits the dwarf out onto his shoulder.
And here is a dwarf posed like Atlas
carrying around the giant's heart, whispering:
the most important part is the ventricle,
the giant drags the dwarf out of his heart
into the light and sets him on his shoulders.
Dwarves are carrying around eyeballs,
nibbling at the sky reflected in them
they crawl into ear canals and steal
the sound of the ocean drop by drop,
they lie down in bones under the tongue,
just to mess with with the giant’s speech,
foregather as a team to carry around
the edifice of the giant’s brain,
trying to push the left hemisphere
and the right hemisphere together.
They all congregate on the giant’s shoulders,
they pat him on his back
the dwarves of the heart, the dwarves of his thoughts,
the dwarves of his speech, the dwarves of his breath —
it takes your breath away when from the height
of someone else’s shoulder, they sound off, sing and dance,
until now you too are dancing
to the harmonious ensemble of their deafening tunes.

Ce n’est pas tout géant
qui a le temps et l’envie
de porter des nains. Et pourtant
les nains trouvent le moyen de porter
des géants, morceau par morceau : voici
un nain qui supporte le foie d’un géant,
et celui-ci s’écrie furieux –
mais tu me fiches les foies !
Et de mettre illico le nain sur son épaule
pour qu’il ne l’embête plus. Voici un nain
qui soutient les poumons et gêne ainsi
la respiration et l’inspiration du géant. Alors
ce dernier le crache et l’installe sur son épaule.
Voici un autre nain qui, mimant un atlante,
supporte le coeur du géant, en murmurant :
ce qui compte avant tout c’est le ventricule,
alors le géant écoeuré tire le nain de son coeur
et se le met aussi sur les épaules.
D’autres nains supportent les prunelles
et mordillent le ciel qui s’y reflète,
ou bien rampent dans l’oreille du géant
pour y voler le bruit de la mer,
d’autres se faufilent sous sa langue
pour le faire changer de langage,
ou bien se mettent en équipe
pour réaménager l’encéphale du géant
et faire s’entrechoquer les deux hémisphères.
Les voici enfin tous entassés sur ses épaules
qu’ils tapotent avec condescendance – les nains du coeur,
les nains de la pensée, les nains du langage
et tous les nains de l’esprit. On en a
le coeur et l’esprit tout retournés
à les voir chanter et danser, suspendus
aux épaules du géant. Mais bientôt
voici que tu te prends toi-même à danser
aux sons des nains qui se prennent pour des géants.

Ոչ ամեն հսկա
հավես ու ժամանակ ունի
սատարելու գաճաճներին: Բայց
գաճաճները խորամանկ հնար են
գտնում սատարելու հսկաներին
թեկուզև մաս-մաս. Ահա գաճաճը
սատար է լինում հսկայի լյարդին.
դու նստած ես իմ լյարդի մեջ-
ամոթանք է տալիս հսկան և գաճաճին
դնում իր ուսերին: Գաճաճը ահա
սատար է լինում նրա թոքերին՝ խանգարելով
շնչառությանն ու ներշնչանքին, հսկան
թքում-թռցնում է գաճաճին իր ուսին:
Ահա գաճաճն էլ ատլանտի դիրքով
սատար է լինում հսկայի սրտին, շշնջալով
թե՝ կարևորը սրտում-դա ստամոքսն է
հսկան սրտամիջից դուրս քաշում
գաճաճին լույս աշխարհ բերում ու դնում է ուսին:
Գաճաճներն էլ ակնագնդերն են սկսում սատարել՝
կծելով դրանցում երկնի արտացոլանքը,
նրանք մտնում են ականջախեցու մեջ
և կաթիլ-կաթիլ օվկիանի աղմուկը գողանում,
նրանք ոսկորի պես խրվում են լեզվի տակ,
միայն թե խառնվեն հսկայի խոսքին ,
արտել են կազմում սատար լնելու
հսկայի գլխուղեղային կառուցվածքին՝
իրար հետ ջանալով հրմշտել
աջ ու ձախ կիսագնդերը:
Նրանք ամենքով դիզվում են հսկայի ուսերին,
նրանք ծափ են զարկում նրա ուսի վրա,
սրտի գաճաճները, մտքի գաճաճները,
խոսքի գաճաները, ոգու գաճաճները.
շունչդ փակվում է, երբ բարձրությունից
ուրիշի ուսի, նրանք ազդարարում, երգում են, պարում,
և ահա ինքդ էլ սկսում ես պարել
նրանց խրախճանքի աղմուկ-աղաղակի զուռնաների տակ:

Гьарсар дюшкюндриз
кьюкьмацIариз хъайивал апIуз 
иштагь ва вахт адар. Анжагъ
кьюкьмацIари дюшкюндрарин 
паяриз жаради вушра даягъ хьуз 
мумкинвал абгуру: магьа кьюкьмацIри
дюшкюндрин кару ликI дибисна -
уву йиз кIаруликIариъ деънава -
карахура дюшкюндар ва адагъну 
кьюкьмацI чан гъюнариин дитра. Магьа
кьюкьмацIри гъурдлариз хилар ккивна, ил хътабгъуз
ва гюгьюллу хьуз манигъ`вал туври, дюшкюндри думу 
шуршнакди чан гъюнариина ккатIахьура.
КьюкьмацIари уларин нинйириз хъайивал апIура,
дурариъ атIабгнайи завкан чпиз ктипIури.
дурар ибарин урхъариъ учIвра
ва цIадал-цIадалди океандин гъугъ гьитIибкIура,
дурар мелзнин кIанакк кIурбар духьну дахьра,
дюшкюндрин гафаригъ гъючIвуз ккунди
сатIи аьртилиз тешкил шула
дюшкюндрин маълиз хъайивал апIбан бадали,
маълин гагул ва арччул паяр
саб-сабдиин алауз чарйир зигури.
Дурар вари дюшкюндрин гъюнариин гъварч шула,
дурари дугъан гъюнар бачIар кучра,
кIван кьюкьмацIари, фикрин кьюкьмацIари,
гафнан кьюкьмацIари, рюгьнан кьюкьмацари -
ил бисуру, жарарин гъюнарин ягълишнаан
дурари гафар кIуруган, мяълийир ва ялхъвнар апIруган,
ва магьа увура ялхъвниз удучIвурава
дурарин кар апIру швутIрамарин гъпалгу ансамблихъди.

Не секој великан
има желба и време
да подржува кепеци. Но
кепеците итромански наоѓаат
можност да ги подржуваат великаните
макар по делови: еве кепецот
му го подржува џигерот на великанот –
си ми се воврел во џигерите –
негодува великанот и го преместува
кепецот себеси на рамење. Еве
кепецот му ги подржува белите дробови, пречејќи му
во дишењето и вдахновението, и великанот
го исплукува пак себеси н рамење.
Еве го кепецот во поза на атлант
му го подржува срцето на великнот,
па шепоти:
главно во срцето е комората,
великанот в срце го извлекува
кепецот надвор и го става на рамење.
Кепеците му ги подржуваат очните стакленца,
Нагризувајќи одразот на небото во нив,
тие му се мушнуваат во ушната школка
и крадат по капка од шумот на океанот,
тие му легнуваат како коски под јазикот,
само да е да се вмешаат во говорот на великанот,
се сплотуваат во еснаф за подршка
на строежот на главниот мозок на великанот,
настојувајќи да ја судрат една со друга
левата и десната хемисфера.
Сите тие се сјатуваат не рамење на великанот,
тие го потчукнуваат него по плешките,
кепеците на срцето, кепеците на мислата,
кепеците на говорот, кепеците на духот –
духот се занесува, кога од висината
на туѓо раме, тие проповедаат, пеат и танцуваат,
и ете веќе и самиот ти танцуваш
под уиграниот ансамбал на нивните шупелки.

Нема сваки див
ни жеље ни времена
да држи кепеце. Али
кепеци лукаво изнађу
могућност да помажу дивовима
макар делимично: eво кепец
држи јетру дива –
идеш ми на џигерице –
љути се див и пребацује
кепеца на леђа. Гле
кепец држи плућа, омета
удах и издах, див
испљује кепеца на своје раме.
Ево га кепец у пози атланта
држи срце дива, шапуће:
срчана комора је главна,
див у љутини истискује
кепеца на светлост и ставља на леђа.
Кепеци држе очне јабучице,
гризећи одраз неба у њима,
улазе у ушну шкољку
и краду по кап буке океана,
и кости би оставили ради језика,
само да се умешају у речи дива,
удружују се у задруге ради подршке
у градњи дивовог великог мозга,
труде се да сударе
леву и десну хемисферу.
Сви се скупљају на леђима дива,
тапшу га по леђима,
кепеци срца, кепеци мисли,
кепеци говора, кепеци духа –
губимо дах, кад са висине
туђих леђа, они говоре, певају и плешу,
и гле и ти већ плешеш
на складне звуке њихових продорних свирала.