Tomas Tranströmer

Kasvetli bir günden sonra Haydn çalıyorum
ve bir sıcaklık hissediyorum ellerimde.

Tuşlar hazır. Yumuşak çekiçler vuruyor.
Çıkan ses canlı, yeşil ve suskun.

Özgürlüğün var olduğunu söylüyor bu ses
ve birisinin artık Sezar'a vergi vermediğini.

Haydnceplerime sokuyorum ellerimi
ve bu konuya aldırmayan biri gibi davranıyorum.

Haydnbayrağımı kaldırıyorum. Şu yazılı üstünde:
"Teslim olmuyoruz. Barış istiyoruz."

Bir yamaçta duran camdan bir ev müzik;
kayalar uçuyor, kayalar yuvarlanıyor.

Kayalar yuvarlanıp geçiyor evin içinden
ama hiçbir cam kırılmıyor.

Ich spiele Haydn nach einem schwarzen Tag
und spüre eine einfache Wärme in den Händen.

Die Tasten wollen, Milde Hämmer schlagen.
Der Klang ist grün, lebhaft und still.

Der Klang sagt, daß es die Freiheit gibt
und daß jemand dem Kaiser keine Steuer zahlt.

Ich schiebe die Hände in meine Haydntaschen
und ahme einen nach, der die Welt gelassen betrachtet.

Ich hisse die Haydnflagge - das bedeutet:
»Wir ergeben uns nicht. Sondern wollen Frieden.«

Die Musik ist ein Glashaus am Hang,
wo die Steine fliegen, die Steine rollen.

Und die Steine rollen quer hindurch,
doch jede Fensterscheibe bleibt ganz.

Го свирам Хајдн по еден црн ден
и чувствувам едноставна топлина во рацете.

Тангентите сакаат. Меки чекани удираат.
Звукот е зелен, жив и смирен.

Звукот вели дека има слобода
и дека некој не му плаќа данок на царот.

Ги пикам рацете во моите хајдн-џебови
и имитирам некој што смирено го гледа светот.

Го кревам хајдн-знамето – тоа значи:
„Не се предаваме. Но сакаме мир.„

Музиката е стаклена куќа на падината
кај што камењата летаат, се тркалаат.

А камењата се тркалаат попреку низ сé
но секое стакло останува цело.

Играю Гайдна на исходе чёрного дня
и ощущаю лёгкое тепло в ладонях.

Податливы клавиши. Мягко стучат молоточки.
Звук зелен, весел и тих.

Звук говорит, что свобода есть
и что кто-то не платит кесарю подать.

Засунув руки в карманы Гайдна,
я подражаю тому, кто спокойно смотрит на мир.

Я поднимаю флаг Гайдна, что означает:
“Мы не сдаёмся. Но хотим мира.”

Музыка – это стеклянный дом на склоне,
где камни летят, катятся камни.

И катятся камни насквозь,
но оконные стёкла целы.

Я граю Гайдна в кінці чорного дня
і відчуваю легке тепло в руках.

Клавіші прагнуть. М’які молоточки б’ють.
Звук – зелений, живий, спокійний.

Цей звук говорить, що свобода є,
і хтось не платить кесарю податків.

Я кладу руки у свої гайднівські кишені,
як той, хто мирно споглядає світ.

Я підіймаю прапор гайднівський – це значить:
«Ми не здаємося. Та прагнемо миру.»

Музика – це скляний будинок на пагорбі,
на який летить каміння, котиться каміння.

І каміння прокочується крізь нього,
але всі шиби залишаються цілими.

Sviram Haydna nakon crnog dana
i osjećam lahku toplinu u rukama.

Tipke su spremne. Meki čekići lupkaju.
Zelen je zvuk, životan i smiren.

Zvuk kaže postoji sloboda
i neko ko kralju ne plaća porez.

Ćušnuo sam ruke u haydnovske džepove
i oponašam onog što mirno gleda na svijet.

Podižem haydnovsku zastavu – što znači:
“Ne predajemo se. A želimo mir.”

Muzika je staklenik na padini
gdje kamenje leti, kamenje se kotrlja.

I kamenje se kroza nju kotrlja
ali svako okno ostaje čitavo.

Es spēlēju Haidnu pēc melnas dienas
un jūtu vienkāršu siltumu rokās.

Taustiņi vēlas. Maigie āmuriņi sit.
Skaņa ir zaļa, dzīvīga un rāma.

Skaņa saka — brīvība ir,
un kāds nedod ķeizaram ķeizara tiesu.

Es iebāžu rokas savās Haidna kabatās
un atdarinu kādu, kas mierīgi raugās uz pasauli.

Es uzvelku Haidna karogu — tas nozīmē:
“Mēs nepadodamies. Bet gribam mieru.”

Mūzika ir stikla nams nogāzē,
pa kuru akmeņi lido, akmeņi ripo.

Un akmeņi ripo cauri mājai,
bet neviena rūts nesaplīst.