HAN Bo

der weg reißt auf für die welt, schwarzer rauch,
zum trocknen aufgehängt: was auf den gleisen liegt
weckt die schlafende weite, der jede glaubwürdigkeit fehlt.

die erde schläft niemals tief, schlafwandelt nur
wenn schwarzer rauch ausschwärmt, zum trocknen aufhängt.

das mitleid des verbrennungsmotors träumt von
hügeln und flachland: verdorrtes gras, vis-à-vis
zu viehbestand, exkrementen und schlammigem urin,
kalt und ölig. ein von der erde zum trocknen auf-
gehängter fleck fällt und infiziert selbige abkürzung.

lose und verrottet wie die zähne von reitern,
schlaflos wie der ausdruck der augen, den man
am nachthimmel zum trocknen aufhängt.

was zum trocknen aufhängt, wird bemitleidet,
die obere schicht des sommers wird patroulliert.
im waggon träumt ein importierter wille davon,
dass der meister des grases vom pferd steigt, sich ansiedelt
im schwülwarmen schlamm des mandarin; der sommer gehört
zum viehbestand, nagt eine spindeldürre rattenplage leer.

schwarzer rauch reißt auf für die welt, gibt einsam seinem
pferd die gerte: die gerte gibt ein gesandter der schienen, der
die hochgeschwindigkeit als ausrede zum stehenbleiben nimmt.

(Manjur 19. Juni 2011; Shanghai 18. Juli 2011)

The way the road splits all beneath Heaven: in black smoke
hung out to dry: strewn across the tracks to awaken
some slumbering sublimity, lying beyond all belief.

The earth never sleeps, yet sleepwalks
like bees rising into black smoke.

The internal combustion engine’s compassion dreams
of ancient fells: hay sticking
to cattle and sheep, feces, mud and urine
cold and grease-caked, the earth’s
smoke-stained filth teeming
with disease vectors.

The horseman’s teeth like rotting pine,
The look of insomnia like eyes hung out to dry in night skies.

Pity the hanging sun, patrolling summer’s surface.
From his chariot’s driven dream of power and will
the master of the plains dismounts, settles
into cement-choked Chineseness; cattle and sheep
wasting away summer-long bone-thin amidst a plague of rats.

Black smoke splits all beneath Heaven, alone
on horseback the emissary rides the rails
pretending at high speeds to remain still.

(2011/6/19 Manzhouli; 2011/7/18 Shanghai)

эта дорога — трещина через всю поднебесную, в чёрном дыму
повешенном на просушку: он стелется по-над путями и будит
из глубокого сна невообразимый, неудержимый простор

а вот земля никогда не спит глубоко, бродит порой во сне,
когда чёрный дым пчелиным роем вылетел на просушку.

двигатель тепловоза видит полные сострадания сны
про сопки и пустоши: якорцы прижались к земле,
иссохшие под стать местным козам и овцам;
грязь, экскременты, засаленная мёрзлая почва,
её пыль и прах повешены на просушку, трепещут
в воздухе и заражают этот прямой путь.

как гнилушки сосновые — зубы всадника искрошились,
как у глаз, в ночном небе повешенных на просушку, — бессонный взгляд.

сострадание солнцу: его дело не только просушка, но и дозор
над поверхностью лета, пока поезд перевозит сны и мечты
о владыке степей, который сходит с коня, чтобы жить осёдло
в удушливом цементном замесе китайского языка; овец
и коз измождённых лето вымаривает крысиной чумой.

этот путь — трещина через всю поднебесную, но одну лишь
лошадь погоняют, а оседлавший рельсы,
похваляясь высокой скоростью, остаётся недвижным.

19.06.2011, Маньчжурия; 18.07.2011, Шанхай