Stanislav Belsky  (Станислав Бельский)
Translator

on Lyrikline: 7 poems translated

from: ucraniano to: ruso

Original

Translation

РОЗКИДАНІ ОБЛИЧЧЯ

ucraniano | Lesyk Panasiuk

І

Російські солдати спускаються на парашутах наших облич
тримаються за кутики наших губ

Тепер наші обличчя не обличчя
а розкидані парашути
тепер стало важче впізнавати одне одного

А вони спускаються і спускаються
наші обличчя розпухлі замурзані
роздерті валяються на землі всіяній уламками наших життів


ІІ

Російські содати ставлять танк на нашому подвір'ї
заходять у квартири
читають наші книжки і нічого не розуміють українською англійською польською білоруською чеською латвійською литовською румунською шведською німецькою французькою хорватською турецькою іспанською
і навіть російською

Просять пояснити щось наших сусідів поки забивають їх до смерті
просять пояснити наших сусідок поки ґвалтують їх раз за разом
просять пояснити щось їхніх дітей яких морять голодом у підвалі

Нам казали що ми нація яка читає найбільше у світі
але я ніхріна не розумію кричить солдат ніхріна не розумію

Наші обличчя тремтять
наче від вітру


ІІІ

Російські солдати готують їжу яку вигребли з наших комор і холодильників
на багатті з наших книжок

Палять видання перших українських двітисячідвадцятників
потім двітисячідесятників двотисячників дев'яностників вісімдесятників сімдесятників шістдесятників
і так до кінця української літератури
палять перекладні книжки
палять книжки в оригіналі
палять сучасників і класиків         

Горять усі автори які на нас повпливали
горить усе що ми не дочитали
все що ми прочитали і що збиралися прочитати
наші вірші горять
горять опубліковані
горять неопубліковані
горять ненаписані

І цей вірш про наші обличчя горить у тому багатті
щоб російські солдати нарешті наїлися


ІV

Російські солдати вирішують розважитися
й подивитися наші дитячі фотоальбоми

О диви на цього в костюмі зайчика який ідіотський костюм
от у мене був костюм танкіста
а в мене десантника
а я був морячком
зайчики от смішний народ
а тут собаку іграшкового обіймає як дівчинка якась
от у мене була шабля
а в мене пістолет
а я з автоматом бігав
собачок вони обіймають ну смішні фотографії
хай і вогонь посміється

Горять наші дитинства і шкільні роки
їхні обвуглені часточки підлітають догори й опадають на наші розкидані по землі обличчя


V

Російські солдати як черви що вилазять зі своєї чорної росії
щоб померти в калюжах українських сліз

Летять і летять сюди на літаках і гелікоптерах
спускаються і спускаються сюди на парашутах наших облич
пливуть і пливуть на своїх військових кораблях
їдуть і їдуть сюди на своїй військовій техніці лініями наших життів

І помирають у небі
помирають на землі
помирають на воді
помирають і помирають

Але немає посмішок
наші обличчя досі розкидані по землі

© Lesyk Panasiuk
Audio production: Haus für Poesie, 2022

РАЗБРОСАННЫЕ ЛИЦА

ruso



 

І

 

Русские солдаты спускаются на парашютах наших лиц

держатся за уголки наших губ

 

Теперь наши лица не лица

а разбросанные парашюты

теперь стало трудней узнавать друг друга

 

А они спускаются и спускаются

наши лица распухшие чумазые

разодранные валяются на земле усеянной обломками наших жизней

 

 

ІІ

 

Русские солдаты ставят танк в нашем дворе

заходят в квартиры

читают наши книги ничего не понимают на украинском на английском на польском на белорусском на чешском на латвийском на литовском на румынском на немецком на французском на грузинском на хорватском на турецком на испанском

и даже на русском

 

Просят объяснить что-нибудь наших соседей пока забивают их до смерти

просят объяснить наших соседок пока насилуют их снова и снова

просят объяснить что-нибудь детей которых морят голодом в подвале

 

Нам говорили что мы нация которая читает больше всех в мире

но я ни хрена не понимаю кричит солдат ни хрена не понимаю

 

Наши лица дрожат

как будто от порыва ветра

 

 

ІІІ

 

Русские солдаты готовят еду которую выгребли из наших кладовых и холодильников

на костре из наших книг

 

Жгут издания первых украинских дветысячидвадцатников

потом дветысячидесятников двухтысячников девяностников восьмидесятников семидесятников шестидесятников

и так до конца украинской литературы

жгут переводные книги

жгут книги в оригинале

жгут современников и классиков

 

Горят все авторы которые на нас повлияли

горит все что мы не дочитали

все что мы прочитали и что собирались прочесть

наши стихи горят

опубликованные

неопубликованные

ненаписанные

 

И этот стих о наших лицах горит в том костре

чтобы русские солдаты наконец наелись

 

 

ІV

 

Русские солдаты решают развлечься

и посмотреть наши детские фотоальбомы

 

Ты глянь-ка на этого в костюме зайки какой идиотский костюм

вот у меня был костюм танкиста

а у меня десантника

а я был моряком

зайки вот смешной народ

а этот собаку игрушечную обнимает как девчонка какая-то

вот у меня была сабля

а у меня пистолет

а я с автоматом бегал

собачек они обнимают ну смешные фотографии

пусть и огонь посмеется

 

Горят наши детства и школьные годы

их обугленные частицы взлетают кверху и опадают на наши разбросанные по земле лица

 

 

V

 

Русские солдаты как черви вылезают из своей черной россии

чтобы умереть в лужах украинских слез

 

Летят сюда на самолетах и вертолётах

спускаются сюда на парашютах наших лиц

плывут сюда на военных кораблях

едут сюда на военной технике по линиям наших жизней

 

И умирают в небе

умирают на земле

умирают на воде

умирают и умирают

 

Но нет улыбок

наши лица до сих пор разбросаны по земле

Перевёл с украинского Станислав Бельский
translated into Russian by Stanislav Belsky

АБЕТКА ЯК ПАЛАТА ДЛЯ ПОРАНЕНИХ

ucraniano | Lesyk Panasiuk

І

Чуєш цей рух у стовбурах
це мова тече в дерев’яних жилах і буяє пустоцвітом
мова чорна мов земля
чорна мов кров що тягне нас у землю

Червоні пера застрягли в чорнильницях наших ротів
повні крові наче під час бійки
кожне слово завдає болю

Щоб зараз лишитися живими треба мовчати

Сипучі піски мови тягнуть нас на дно


ІІ

Літери йдуть на війну
складаються в слова які ніхто не хоче вимовляти
речення підриваються на мінах
історії обстрілюють системами залпового вогню

У слово дім влучає снаряд
крізь розбите вікно літери д
можна побачити як літера і втрачає голову
як провалюється дах літери м

Мову в час війни не впізнати
речення такі недолугі
ніхто не хоче помирати
ніхто не хоче говорити

Біля лікарняного ліжка літери й лежить протез
діакритичного знака якого вона соромиться
уже вкотре розходяться шви просвітами літери ф
від кульових поранень на етимологічному фронті
м’який знак втратив язик під час катувань

Палати забиті літерами
що й апострофа не вставиш
відпадає фарба зі стін
осипаються слова незрозумілими покручами
і хто ними буде говорити

© Lesyk Panasiuk
Audio production: Haus für Poesie, 2022

АЗБУКА КАК ПАЛАТА ДЛЯ РАНЕНЫХ

ruso

І

 

Слышишь это движение в стволах

это язык течёт в деревянных жилах разрастается пустоцветом

язык чёрный словно земля

чёрный словно кровь что тянет нас в землю

 

Красные перья застряли в чернильницах наших ртов

полные крови будто во время драки

каждое слово причиняет боль

 

Чтобы сейчас остаться в живых надо молчать

Сыпучие пески языка тянут нас на дно

 

 

ІІ

 

Буквы идут на войну

складываются в слова которые никто не хочет произнести

предложения подрываются на минах

истории обстреливают системами залпового огня

 

В украинское слово дом попадает снаряд

сквозь разбитое окно буквы д

можно увидеть как буква і теряет голову

как проваливается крыша буквы м

 

Язык во время войны не узнать

предложения так бессильны

никто не хочет умирать

никто не хочет говорить

 

Возле больничной койки буквы й лежит протез

диакритического знака она его стыдится

в который раз уже расходятся швы просветами буквы ф

от пулевых ранений на этимологическом фронте

мягкому знаку вырвали язык во время пыток

 

Палаты так забиты буквами

что и апострофа не вставишь

опадает краска со стен

осыпаются слова непонятными калеками

и кто ими будет говорить

Перевёл с украинского Станислав Бельский
translated into Russian by Stanislav Belsky

МАЛЕНЬКА ДОЛОНЯ

ucraniano | Lesyk Panasiuk

І

Дитинство це перша зустріч із кропивою
як перша зустріч із африкою

Височенні тропічні ліси
в які ти біжиш із розкритим швейцарським ножиком тіла
щоб дізнатись як застібаються блискавки крокодилових пащ
щоб знову скрутитись у маленьке червоне руків’я

Там почалось і там закінчилось


ІІ

Вдавати що ти картопля
ховатися в мішок
дивитися на світ крізь дірочку
доки тебе несуть із городу в погріб

А вкінці вистрибнути несподівано з мішка
зовсім маленьким хлопчиком


ІІІ

Мама зберігає твоє дитяче волосся
як відрізок часу

Можна пам’ятати тебе до і після


IV

Знаєш чому померла твоя прабабуся
твоя прабабуся з порожньою лікарняною карткою

Приїхала на тебе подивитись
приїхала потримати на руках

Тепер і ти хочеш на неї подивитись
шукаєш у старому фотоальбомі
але знаходиш знімки з відкритими трунами й людьми що плачуть
і жодного знайомого жодного родича

Стільки очей
згадати які не можеш навіть із фотоальбомом у руках


V

Пам’ятати батька як тенісного м’ячика
в якого з усіх боків тільки потилиця

Закотився десь у сусідньому дворі

VI

Вчитися забивати цвяхи
у кожного своє місце
своя висота
наче відновлювати старі мелодії
ноти з яких витрушені й закинуті в іржаві бляшанки

Забивати й бити себе по пальцях
не стримувати сльози та продовжувати
доки всі цвяхи не закінчаться

Якщо потрібно буде щось полагодити
то виривай по ноті з пісні
доки остаточно не забудеться


VII

Дитинство це падати в сніг
це падати в сніг падати в сніг
це падати

Падати в сніг це падати в сніг
це падати падати падати
падати в сніг
падати падати в сніг

У сніг
падати падати падати


VIII

Коли починається дитинство
і коли закінчується

Долоня така маленька

© Lesyk Panasiuk
from: Крики рук
Харків
Audio production: Haus für Poesie, 2022

МАЛЕНЬКАЯ ЛАДОНЬ

ruso

І

 

Детство это первая встреча с крапивой

словно первая встреча с африкой

 

Высоченные тропические леса

в которые ты вбегаешь с раскрытым швейцарским ножиком тела

чтобы узнать как застёгиваются молнии крокодиловых пастей

чтобы снова скрутиться в маленькую красную рукоять

 

Там началось и там закончилось

 

ІІ

 

Притворяться что ты картошка

прятаться в мешок

смотреть на мир через дырочку

пока тебя несут из огорода в погреб

 

И под конец выпрыгивать внезапно из мешка

совсем маленьким мальчиком

 

ІІІ

 

Мама хранит твои детские волосы

словно отрезок времени

 

Можно помнить тебя до и после

 

IV

 

Знаешь отчего умерла твоя прабабушка

твоя прабабушка с пустой медицинской карточкой

 

Приехала на тебя посмотреть

приехала подержать на руках

 

Теперь и ты хочешь на неё посмотреть

ищешь в старом фотоальбоме

но находишь снимки с открытыми гробами с плачущими людьми

и ни одного знакомого ни одного родственника

 

Столько глаз

вспомнить не можешь даже с фотоальбомом в руках

 

V

 

Помнить отца как теннисный мячик

у которого со всех сторон только затылок

 

Закатился куда-то в соседнем дворе

 

VI

 

Учиться забивать гвозди

у каждого своё место

своя высота

словно обновлять старые мелодии

ноты из которых вытряхнули

и забросили в ржавые консервные банки

 

Забивать и бить себе по пальцам

не сдерживать слёзы и продолжать

пока все гвозди не закончатся

 

Если нужно будет что-нибудь починить

то вырывай по ноте из песни

пока окончательно не забудется

 

VII

 

Детство это падать на снег

это падать на снег падать на снег

это падать

 

Падать на снег это падать на снег

это падать и падать и падать

падать на снег

падать и падать на снег

 

На снег

падать и падать и падать

 

VIII

 

Когда начинается детство

и когда заканчивается

 

Ладонь такая маленькая

Перевёл с украинского Станислав Бельский
translated into Russian by Stanislav Belsky

Вірш на кінець осені

ucraniano | Ostap Slyvynsky

Цілком
анонімна історія, тут нікого нема,
зім’ята постіль із майже невидною
плямою у формі тіла, і відчинене вікно.

M. S.

Я заснув швидко, як ніколи, з рибальським гачком, загнаним у палець,
отака історія, все починалося з втечі вгору розмоклими східцями,
просто видовбаними у глинястому схилі, а закінчилося в калюжі крові,
яка била фонтаном з розбитої ампули. Коли страшно,
найкраще заснути.
Ще була історія про рибу, в шлунку якої знайшли нерозірваний снаряд, кажуть,
деякі риби доживають до сімдесяти років.
Історії можуть повторюватися нескінченно, п’яна мешканка Лапландії знов
стріляє в свого чоловіка, сплутавши його з ведмедем, що сприяє впровадженню
сухого закону на цілих двадцять років; американця й росіянку знову
висилають на навколоземну орбіту, щоб дослідити специфіку запліднення
в невагомості; Кортні Лав після рекордної дози кокаїну починає промовляти голосом
покійного В. Г. Одена.
Окремі речі все-таки можна перевірити, вдаючи, що спиш,
залишаючи мікроскопічну щілину у дверях до ванної, посипаючи поріг
цукровою пудрою. Мало що залишається сухим – такі часи.
Якийсь собака цілу ніч бігав навколо огорожі. Я простягаю руку на іншу
половину ліжка, але там лише тепло й волого, як в екваторіальному лісі;
склянка, залишена на ніч на садовому столику, повна вже іншої рідини,
жовтаво-зеленої, тривожної, з осадом.
Щось спить на дні будь-якої розповіді, як безпритульний, що ночує, запорпавшись
у теплий пісок пляжу. Виїжджаючи, я
обстежую кожен куток саду. Хоч як прикро, залишаються зовсім несуттєві речі:
кілька відер з залишками вапна і оранжевої фарби, повалений іржавий флюгер,
сліди чиєїсь сечі на інеї, що вкриває гілки ялин, біля самої землі,
з тінявого боку.

© Ostap Slyvynsky
Audio production: International Poetry Festival Meridian Czernowitz

Стихи на конец осени

ruso

Абсолютно
анонимная история, никого со мной нет,
только мятая постель, с которой стремительно сходит
пятно в форме тела, и открытое окно.

М. Светлицкий (пер. И. Белова)

Я уснул быстро, как никогда, с рыболовным крючком, загнанным в палец,
вот какая история, всё начиналось с бегства, вверх по размокшим ступеням,
попросту выдолбленным в глинистом склоне, а закончилось в луже крови,
которая била фонтаном из разбитой ампулы. Если страшно,
лучше всего уснуть.
Ещё была история о рыбе, у которой в желудке нашли неразорвавшийся патрон, говорят,
некоторые рыбы доживают до семидесяти лет.
Истории могут повторяться бесконечно, пьяная жительница Лапландии снова
стреляет в своего мужа, перепутав его с медведем, и это приводит к установлению
сухого закона на целые двадцать лет; американца и русскую снова
посылают на околоземную орбиту, чтобы исследовать специфику оплодотворения
в невесомости; Кортни Лав после рекордной дозы кокаина начинает говорить голосом
покойного У. Х. Одена.
Кое-что всё-таки можно проверить, притворяясь, что спишь,
оставляя микроскопическую щель в дверях ванной, посыпая порог
сахарной пудрой. Мало что остаётся сухим — такие времена.
Какая-то собака всю ночь бегала вокруг ограды. Я протягиваю руку на другую
половину постели, но там лишь тепло и влажно, как в экваториальной чаще;
стакан, оставленный на ночь на садовом столике, полон уже другой жидкостью,
желтовато-зелёной, тревожной, с осадком.
Что-то спит на дне любого рассказа, как бездомный ночует, зарывшись
в тёплый песок на пляже. Перед отъездом я
осматриваю каждый уголок в саду. К сожалению, остаются совсем непутёвые вещи:
несколько вёдер с остатками извести и оранжевой краски, поваленный ржавый флюгер,
следы чьей-то мочи на инее, покрывающем ветки елей, возле самой земли,
с тенистой стороны.

Перевёл с украинского Станислав Бельский
О. Сливинский. Беглый огонь: Стихотворения. — М.: Книжное обозрение (АРГО-РИСК), 2013. — (Дальним ветром: Библиотека современной зарубежной литературы журнала «Воздух»)

Eva

ucraniano | Ostap Slyvynsky

Старий університетський корпус, який називають «Казарма», і майже завжди зачинений
Ботанічний сад; кілька з нас перестрибували на роверах невисокі ланцюги огорожі,
Спинялося перехрестя, проклинаючи зміну Світла. Мої недорослі духи
Будуть берегти Тебе, Єво. Тоді я довго не відчиняв, вдихаючи пах
Повної ванни троянд після шкільного свята, шампуню «Сіль із вишнею», який Ти
Любила; Міністр внутрішніх справ країни кефіру пунктуально закривав свої кордони Щоранку, коли час було бігти на Стадіон, і у вітті шуміли пробуджені;
Я терпляче чекав, поки Ти поговориш зі старшими, я уявляв собі кермо і обертав
Перед Тобою зображення, повне невідомих мені знаків, впізнавав себе і ставив на
Позначці «0», і рухався, як у танці засинання; впізнавав Твоїх друзів і домашніх тварин,
І також визначав їм числа, близько до себе. А далі дуже глибоко залітали птахи,
Я таки говорив до Тебе мовою пір’я, але знаєш, як пір’я все пропускає,
Ніби п’яний патруль. Це має назву «синдром пелікана», я був просто блискучим
Зразком; і коли я з ганьбою повернувся за парту, згадалося Твоє оте єдине речення:
«Щоб не хвилюватися, я уявляла людей деревами». Єво, я перестав відгукуватися на
Власне ім’я.

© Ostap Slyvynsky
Audio production: International Poetry Festival Meridian Czernowitz

Eva

ruso

Старый университетский корпус, который называют «Казарма», и почти всегда закрытый
Ботанический сад; некоторые из нас перепрыгивали на велосипедах невысокие цепи ограды,
Останавливался перекрёсток, проклиная перемену Света. Мои незрелые ду́хи
Будут беречь тебя, Ева. В тот раз я долго не открывал, вдыхая запах
Ванны, наполненной розами после школьного праздника, шампуня «Соль с вишней», который ты
Любила; Министр внутренних дел кефирной страны пунктуально закрывал свои границы
Каждое утро, когда пора было бежать на Стадион, и в ветвях шумели пробуждённые;
Я терпеливо ждал, пока ты поговоришь со старшими, я представлял себе штурвал и вращал
Перед тобой изображение, полное неизвестных мне знаков, узнавал себя и ставил на
Отметку «0», и двигался, как в усыпительном танце; узнавал твоих друзей и домашних животных,
И тоже назначал им числа, рядом с собой. А потом слишком глубоко залетали птицы,
Я всё-таки говорил тебе языком перьев, но знаешь, как перья всё пропускают,
Словно пьяный патруль. Это называется «синдром пеликана», я был просто блестящим
Образцом; и когда я с позором вернулся за парту, вспомнилась эта единственная твоя фраза:
«Чтобы не волноваться, я представляла людей деревьями». Ева, я перестал откликаться на
Своё имя.

Перевёл с украинского Станислав Бельский
О. Сливинский. Беглый огонь: Стихотворения. — М.: Книжное обозрение (АРГО-РИСК), 2013. — (Дальним ветром: Библиотека современной зарубежной литературы журнала «Воздух»)

15 секвенцій

ucraniano | Ostap Slyvynsky

З цим зубом, що росте собі потай, користаючи з мого сну,
Аби одного ранку, мабуть, заблиснути, як страшна зброя,
З усе ще непоганим тілом, хоч і вже повільнішою течією рідин
І додатковою мілісекундою, потрібною, щоб зареаґувати,
Я все ще можу спробувати підкупити хоча б найнезначнішого ангела.

Роздратовані боги усього мого життя, грізні й ласкаві духи,
Що чекають від мене найжорсткішого «ні», колесо,
Що котиться саме собою, гнане вітром і передчуттям зливи,
Усі істоти, котрі приходили, аби мені щось показати,
Тут затихають і віддаляються, ніби пишучи в інший бік.

Рівний ритм, як на суданському ринку, інакше говорить
Про той же простенький смуток. Заблукана амбасада вольфраму,
Що подає мені мерехтливий знак. Яке має значення, звідки починати
Відхід: все написано усередину, до цього непевного знака,
Самочитального ієрогліфа, що тлумачить себе як Спазм і Сурма.

© Ostap Slyvynsky
Audio production: International Poetry Festival Meridian Czernowitz

15 секвенций

ruso

С этим зубом, который растёт втайне, пользуясь моим сном,
Чтобы однажды утром, может быть, засверкать, как страшное оружие,
Со всё ещё неплохим телом, хотя уже и с замедленным течением соков
И добавочной миллисекундой, необходимой, чтобы отреагировать,
Я всё ещё могу попытаться подкупить хотя бы завалящего ангела.

Рассерженные боги всей моей жизни, грозные и ласковые духи,
Ожидающие от меня жесточайшего «нет», колесо,
Которое катится само собой, гонимое ветром и предчувствием ливня,
Все существа, которые приходили, чтобы что-то мне показать,
Здесь затихают и отдаляются, словно записывая в обратную сторону.

Ровный ритм, как на суданском рынке, иначе говорит
О той же простенькой печали. Заблудшее посольство вольфрама,
Подающее мне мерцающий знак. Какое имеет значение, откуда начинать
Отход: всё написано вовнутрь, до этого неясного знака,
Самочитного иероглифа, толкующего себя как Спазм и Труба.

Перевёл с украинского Станислав Бельский
О. Сливинский. Беглый огонь: Стихи // «Новые облака», 2015, № 1-2 (71-72).

до Сильвії Плат

ucraniano | Halyna Kruk

о, Сильвіє, наставив на мене сильце
на ситцевих полях у дрібненьку кратку

так, наставив на мене сильце,
на лляних полях з рубчиком

хоче мене впіймати
окільцювати, о Сильвіє, хоче
на бавовняних полях, м’яких як забуття,

позначити мене, внести мене у якийсь реєстр,
як відмираючий вид, Сильвіє

прив’язати мене за двійко-трійко дітей, як за ногу,
щоб я не могла ніколи покинути його, а тільки:

- мнути ці поля у кратку,

- зрошувати потом ці поля з рубчиком,

- знесилюватись і сивіти
на цих бавовняних полях, м’яких як забуття

о Сильвіє, чому жінка мусить платити за свободу
дорожче, ніж Америка?

© Halyna Kruk

К Сильвии Плат

ruso

о Сильвия, поставил на меня силок
на ситцевых полях в мелкую клетку

да, поставил на меня силок,
на льняных полях в рубчик

хочет меня поймать
окольцевать, о Сильвия, хочет
на хлопковых полях, мягких, как забытьё,

обозначить меня, занести в какой-то реестр,
как отмирающий вид, Сильвия

привязать меня, как за ногу, за пару-тройку детей,
чтобы никогда не смогла оставить его, а только:

— мять эти поля в клетку,

— орошать по́том эти поля в рубчик,

— обессилевать и седеть
на хлопковых этих полях, мягких, как забытьё

о Сильвия, отчего женщине нужно платить за свободу
дороже, чем Америке?

Перевёл с украинского Станислав Бельский