Sandžar Janyšev (Санджар Янышев)

Пробуждаться под утро, ступай — говорить сыновью, —
там, на кухне, стакан молока, крендельки и галеты....
И — назад, к своим овцам, в нежнейшую пыль, в колею
наступая, как в винные ягоды, путь к минарету,

в чей кирпичный раствор пряный мускус замешан, держа:
ориентируясь только на дух кабарги в носоглотке,
то и дело с полета сбиваясь на вкрадчивый шаг,
извлекая конклав муляжей из наплечной коробки;

слепки запахов, словно посмертную славу домов,
рассыпая, кроша в виде пижмо-шалфеевой пашни,
ароматом воскресных какао-кофейных дремот
насыщая песок, то и дело о мускусной башне

закипая, как будто и нет на земле ничего,
что сравнилось бы с ней высотой и сиянием блесным, —
точно Книга, какую ни перст, ни уста, ни чело
не коснутся иначе, как перед Престолом Небесным...

Слух листвы усыпляя и бог канареечных сил
приводя, что глухой такелаж к шестиструнной присяге —
как цитату об одушевленности кормчих светил,
чья душа невозможна без дыма и внутренней тяги;

потому что поющая смерть распашонка-оса
щетиной вдохновенья верней убивает, чем жалом.
Проецируя каждый свой жест или звук в небеса —
разве можно метель не пожать, не разжиться пожаром!

Тут и псина зарыта: меняя ферзя на коня,
принося пустоту — невесомости, путая карты
неразумным чтецам, с фонарем среди белого дня
различая меж букв черепка светлячок Мараканды...

Так и есть. Все — ничто. Кроме башни и этих значков,
коронующих слух (Мар-рака...), вспоминающих... Где же
Ты воздвиг ее, Господи, дай по усам светляков
угадать... Погоди. Ну конечно же (нет?) в Марракеше!..
........................................................................................
Пробуждаться под вечер и к сумрачному декабрю
прижиматься всем летом, всем ливнем, всем щучьим хотеньем.
Говорить — я люблю тебя — вместо — тебя
я люблю;
и узор на руке выдувать ли, круги на воде ли...