Peter Huchel

                         for Michael Hamburger

Barn owl,
daughter of snow,
subject to the night wind,

yet taking root
with her talons
in the rotten scab of walls,

beak face
with round eyes,
heart-rigid mask
of feathers that are a white fire
touching neither time nor space,

coldly the night blows
at the old homestead,
in its yard pale folk,
sledges, baggage, lamps covered with snow,

in the pots death,
in the pitchers poison,
the last will nailed to a post.

The hidden thing
under the rocks' claws,
the opening into night,
terror of death
thrust into flesh like stinging salt.

Let us go down
in the language of angels
to the broken bricks of Babel.

                       Pour Michael Hamburger

L'effraie,
fille de la neige,
livrée au vent de la nuit,

Mais prenant racine
avec ses griffes
dans la muraille de lèpre et de moisissures,

Visage tout en bec
aux yeux ronds,
masque des plus figé
avec ses plumes chauffées à blanc,
et que n'atteignent ni le temps ni l'espace,

Froide souffle la nuit
sur la vieille ferme,
dans la cour, une valetaille blême,
traîneaux, bagages, lanternes recouvertes de neige,

Dans les chaudrons la mort,
dans les cruches le poison,
le testament cloué à la poutre.

Ce qui demeure caché
entre les griffes des rochers,
l'ouverture dans la nuit,
l'angoisse de la mort
comme du sel brûlant qui corrode la chair.

Descendons
en langue des anges
vers les tablettes brisées de Babel.

                                       Михаилу Гамбургеру

Сова-сипуха,
дочь снега,
в объятиях ночного ветра,
но пустившая корни
свои когти
в руину ветхой стены,
лицо, ставшее клювом,
с круглыми глазами,
застывшая маска
в белом пламени перьев,
вне времени и пространства,
ночь приносит стужу
на старый двор,
за забором блеклый свет,
сани, поклажа, фонари в снегу,
в чугунках смерть,
в кружках яд,
завещание прибито к балке.
Затаенное под
копытом скалы
отверстие ночи,
смертельный страх
насыпан как соль на раны.
Дай нам спуститься
на языке ангелов
к разбитым кирпичам Вавилона.